49 минут в «красной зоне»

Фото Ирины Хожаиновой

Увидеть своими глазами – самая большая ценность в журналистской профессии. Мне выпала удача попасть в «красную зону» инфекционной больницы Липецкой области. Это один из первых репортажей в регионе. Пятница, 16 октября, 9.00.

«Подыши пока»

– Журналист? Очень вовремя! – встречает меня медсестра в «столе справок». Она берёт с собой телефон и, то и дело отвечая на звонки, ведёт меня наверх, в кабинет главного врача.

– Вот расскажете, как мы работаем… Постоянно звонят. Мы вдвоём сидим, не умолкает телефон. И такие вопросы задают…

– Какие?

– Как вызвать скорую? Или: «У меня ковид, что делать?»

Нам навстречу спускается женщина.

– Вот доктор. С дежурства только идёт.

Доктор здоровается и пытается слабо улыбнуться. Видно, что ей сложно идти.

Наверху я знакомлюсь с заместителем главного врача Еленой Андреевой. «Как вы?» – спрашиваю. – «Говорят… мы плохо работаем!»

На время планёрки у меня есть возможность осмотреться. Административный этаж, ряды кресел вдоль стен, кабинеты.

– Мне подписать, чтобы её не вскрывали, – говорит женщина в чёрном платке, её просят подождать. Она тяжело опускается в кресло. Рядом на стене карта области с названиями городов и райцентров. То и дело слышны телефонные звонки, а по коридору торопятся люди. Всё вместе создаёт ощущение военного штаба.

– Сергея Васильевича не видели?

– Ну, он там летал, теперь левитирует, ног не чувствует.

Усталость солдат этой войны бросится в глаза ещё не раз. От главврача выходят люди.

– Мы покажем самые горячие точки, – говорит мне Андрей Филатов в своём кабинете. – Посмотрите на реанимацию и приёмное отделение. В обычном отделении, где кажется безопаснее всего, – слишком высокая концентрация вируса. Туда не пустим. Не можем рисковать.

– Сколько сейчас людей принимаете ежедневно?

– До 170. К нам направляется весь поток пациентов. Осматриваем каждого и прописываем лечение. Тех, у кого состояние легкое или средней тяжести, отправляем домой. Остальные в стационаре, у нас или в других больницах – БСМП, «Липецк-Мед».

– Попейте воды, – советует мне Елена Ивановна.

– А мне советовали не завтракать и не ужинать накануне.

– Ну, что вы! Правило «красной зоны» – заходить только на сытый желудок.

Елена Ивановна стала моим проводником. Сначала идём в санпропускник. Эта большая комната, которая раньше, видимо, служила залом для собраний, сейчас стала местом, где все медработники переодеваются в защитные костюмы.

– Ну, красотка же! – говорит доктор, глядя в зеркало. – Не зря наряжалась. Сквозь маску видны уставшие глаза.

Здесь мало и тихо разговаривают. Слышно, как отматывается скотч. Им костюмы закрепляют на поясе, чтобы они сидели плотнее и не стесняли движений.

– Комбинезон, потом шапочка, – объясняют мне. – С респиратором подожди. Подыши пока.

Кроме комбинезона нужно надеть двое бахил и две пары перчаток. Одни заправляются под манжеты, другие натягиваются сверху. Потом респиратор, капюшон и сверху – маска. Её надо буквально вдавить в лицо, прилепить на специальную, как присоска, резинку. Капюшон надвигается максимально низко – чтобы ни одного участка кожи не было видно.

Дышать в респираторе непривычно, но через пару вдохов уже не чувствуешь дискомфорта.

По лезвию бритвы

«Грязную» зону от «чистой» отделяет небольшой коридор. Пластиковая дверь открывается, и ты попадаешь в отделение с боксами. Весёлые картинки на стенах, – видимо, здесь раньше лежали дети.

По общему коридору мы спускаемся в реанимацию.

– Сколько сейчас здесь человек?

– 27. Все места заняты.

– А если кого-то понадобится перевести?

– Выбираем из тех, кто уже окреп, меняем местами.

Медсёстры набирают капельницы. Пациентам они нужны круглосуточно. Заканчивается одна – ставят другую. Несколько катетеров у каждого из 27 и подключенный аппарат – их сейчас проверяют и поправляют по необходимости. Меня заводят в несколько боксов. Кто-то лежит на спине, кто-то на животе. Большинство – с закрытыми глазами. Желтая детская кроватка с малышом под маской – картина, которую мозг отказывается принимать.

Это в кино приборы в реанимации звучат пульсом пациента. Здесь они издают мелодию из нескольких нот. Эта музыка постоянно спорит с тяжёлым дыханием и хрипами, которые слышны то тут, то там. Кто из них победит?

– А у скольких пациентов подтверждён ковид?

– У всех.

К нам присоединяется Дмитрий Житенёв, в отделении реанимации он работает стажёром. Ему 26, учится в ординатуре Рязанского меда. Всю весну, лето и уже половину осени он запускал остановившиеся сердца, интубировал, реанимировал.

– Сердечно-сосудистые осложнения – большая проблема, – пояснил он. – Перегрузка сердца случается очень часто. Как только высвобождается весь объем крови около легких от воспаления, вся эта жидкость идет в правый отдел, перегружает его, и сердечко останавливается. Вот мы для этого здесь и находимся, – нужно подгадать момент, запустить сердце вновь. Чаще получается пройти этот путь по лезвию бритвы. По сравнению с маем – мы одно из лучших респираторных отделений.

Кто, каким образом и с каким исходом пройдет реанимацию, очень во многом зависит от возраста и веса пациента. У большого человека рисков умереть в девять раз больше. Непросто приходится и людям с больным сердцем и истощенными сосудами – эта статистика здесь подтверждается ежедневно.

– А эта пациентка была в очень тяжелом состоянии, – мы подходим к женщине с кислородной маской. Её ободряюще похлопывают по плечу и просят не плакать: «Вы большая молодец!»

– Нам очень повезло. Здесь сегодня спокойно, – говорит Елена Ивановна.

Люди и люди

Приёмный покой после реанимации гудит пчелиным ульем. Боксы, врачи, медсёстры, телефонные звонки. На улице стоят несколько автомобилей скорой, на крыльце – те, кто приехал сам или по направлению врача. Нескольких секунд на переход от одного бокса к другому. Слышно, что в очереди говорят на повышенных тонах.

– А сколько врачей работает в приёмном отделении?

– Трое. Мы делаем всё, что можем.

Мужчина средних лет сидит на кушетке и тяжело кашляет. К нему приходят доктор и медсестра: «Давно болеете? Врача вызывали? Тест на коронавирус делали?»

Каждого обратившегося опрашивают, осматривают и проводят пульсоксиметрию – измеряют уровень насыщения крови кислородом – один из ключевых показателей при заболевании дыхательной системы.

Мимо нас проходят мужчина и женщина с вещами, поворачивают в сторону «грязной зоны» – это те, кого оставили лечиться. Кому-то повезёт больше – они отправятся домой.

Поток людей не прекращается. Утром он немного меньше, днём и вечером начинается аврал. По одну сторону двери ждут больные, по другую – доктора и медсёстры, дежурство которых перетекло в рабочую смену, или наоборот.

Найти заведующую приёмным отделением не удаётся – за двое суток она в третий раз поднялась в комнату отдыха. Чтобы поговорить с ней, нужно пройти через санпропускник и обработку. По дороге нас ждёт коридор лечебного отделения – того самого, увидеть которое я и не надеялась. Здесь много людей. Видно, что свободных мест нет. Мы попали на время обхода. И, если бы не защитные костюмы врачей и кислородные маски пациентов, все выглядело бы как обычная больница.

«Проснусь, может быть, в обед»

Снять защитный костюм оказалось сложнее, чем его надеть. Здесь есть много предосторожностей: верхние перчатки снимаются только после дезинфекции, а респиратор нужно стянуть так, чтобы он ни в коем случае не коснулся лица. Маска, вторые перчатки, комбинезон – для всего предусмотрены специальные баки. Потом – обязательная дезинфекция рук, можно умыться. Кожа на моём лице испытания не выдержала – следы от маски и респиратора остались со мной до позднего вечера.

– А эти врачи проходят обработку, – я успеваю снять несколько секунд видео, – но долго тут не задерживайтесь, тут ещё не совсем «чистая зона».

К выходу мы идём через длинный коридор.

– В мирные времена это был полностью административный этаж, – рассказывает Елена Ивановна. – Даже таблички на дверях сохранились. Видите, вот тут была бухгалтерия… Всё, всё переделали и перестроили…

У выхода на столе лежат медицинские документы. Перед тем, как их забрать, бумаги дезинфицируют.

А мы спускаемся дальше. Заведующая приёмным отделением, отдых которой закончился, опять переодевается, чтобы зайти в «красную зону».

– Сколько вы спали за эти двое суток?

– Один час.

– И как работаете в таком состоянии?

– Ну… Вот так, – доктор разводит руками.

Ирина Зубкова – так зовут врача – рассказала, что такой темп инфекционисты взяли с марта, передышки летом здесь тоже не случилось. Стало проще только в том, что ушёл страх. Больше всего переживали не за себя, а за родственников.

– Дома у меня сестра и мама, – говорит Ирина. – Все лето жила на даче. Сейчас вернулась к ним. Но стараюсь все контакты свести к минимуму. В шесть часов вечера я приду домой, лягу спать и проснусь завтра, может быть, в обед.

Кроме «как вы сюда попали?», всех врачей сегодня хотелось спросить: «Как вы до сих пор не ушли?» Но в каждом разговоре всё было понятно и без этого.

– Мы боремся за каждого, – сказала, прощаясь, Елена Ивановна.

Машины и людей на улице я видела как в первый раз. Эта мирная жизнь со своей будничной суетой казалась удивительно беззаботной после всего, что происходит там, за воротами инфекционки.

А сводки о заболевших и умерших в эти дни читаются с особым волнением. Это те, кого я видела и снимала, и те, кто отвечал на мои вопросы. Завёл ли сердце доктор Житенёв? А мама Ирины Зубковой сегодня видела дочь?